Шусс - Страница 11


К оглавлению

11

— Не уверена.

— А если когда-нибудь ты в этом убедишься?

— Нет, это сложнее. Желание все бросить, все поломать, покончить с проклятой жизнью между вечно пьяным отцом и матерью, записывающей в блокнот, сколько она мне дала денег, пристающие парни… Жорж, с меня хватит.

— Ты подумываешь начать работать?

— Возможно. — Эвелина грустно улыбнулась. — Несчастье в том, что я ничего не умею делать. Я зря бросила факультет, не проучившись и года.

Я взял ее за плечи и помог подняться. Какая худенькая и какие тоненькие косточки!

— Пошли есть, что до остального, можешь рассчитывать на меня. А твоя грандиозная ссора с матерью не продлится долго, я Берту знаю.

Эвелина быстро посмотрела на меня.

— Да, да, успокойся, — продолжал я, — я тебя буду охранять. Выше голову. А вот и слезы.

Я нежно вытер ей глаза своим платком.

— Кто рассердил такую девочку? Откуда это горе, эти страсти? Потому, что ты хочешь есть, вот и все. Ты завтракала?

— Нет.

— А в полдень?

— Нет.

— Тогда за стол и ешь хорошенько, ты здесь не для того, чтобы голодать.

Невозможно описать радость, с которой я смотрел, как ест Эвелина. Эвелина, мало-помалу ставшая неуловимой, сидела здесь и уплетала сосиски, а я после докладов Массомбра думал, что совсем ее потерял. Иногда наши взгляды встречались, и она улыбалась, а веснушки придавали ей такой дерзкий вид, что я млел от счастья. Утолив первый голод, она сказала, когда я подливал ей вина:

— Видишь, Жорж, все свалилось на меня сразу. Разрыв с Андре, скандал с матерью, ссора с отцом… Да, и еще одна вещь, про которую я забыла.

— Совпадение?

— Увидишь, я тебе сейчас покажу.

С присущей ей живостью Эвелина взяла с кресла брошенную по приходе сумочку, открыла ее, вытащила смятый листок бумаги и разгладила его на ладони.

— Читай.

Корявым детским почерком было написано:

«Цепочка святого Антония. Мне прислали, и я посылаю. Эта цепочка началась в Венесуэле. Она основана миссионером. Если вы не верите, обратите внимание на нижеследующее. Пуже получил послание, сделал двадцать четыре копии и через девять дней выиграл девять миллионов в Национальную лотерею. Мсье Бенуа его получил, сделал двадцать четыре копии, и условия его жизни быстро улучшились. Мьсе Гардель его получил, сжег, и его дом разрушился, а сам он в больнице в Байонне. Мсье Бурдель его получил, бросил и три дня спустя покончил жизнь самоубийством. Эта цепочка не должна порваться. Сделайте двадцать четыре копии и разошлите их. Через девять дней с вами произойдет счастливое событие».

— Я нашла это письмо в почтовом ящике на прошлой неделе, скомкала, но не решилась выбросить. Ты, конечно, не суеверен.

— О нет!

Я взял бумажку и поджег зажигалкой. Обгоревшие кусочки упали в мою тарелку, и я растер пепел вилкой.

— Кто знает, ты, может быть, не прав. До того, как получить это письмо, я ладила со всем миром, и вдруг… трах! Это все же любопытно.

— Выбрось из головы. Мадлена, пожалуйста, подавайте рыбу. Ты попробуешь морского языка?.. И оставь в покое пачку сигарет. Спокуха! Так, кажется, надо говорить? Гоп, мы забыли миссионера из Венесуэлы. Спокуха.

Глава 4

Счастье длилось три дня, я не могу спокойно вспоминать об этом. О, это было не только мирное течение радости, временами бывали моменты полного душевного покоя, но порой налетали короткие бури. Я вспоминаю мои непреодолимые порывы назад, к холостяцкой жизни, когда она, например, надолго оккупировала ванную или при виде ее чулок и трусиков на сушилке для полотенец. Разбросанные повсюду гигиенические салфетки «Клинекс» заставляли меня грызть удила. Кто я был для нее? Симпатичное старое бесполое существо, черный раб из романов про американский юг. Я немного ворчал, но говорил себе: «Если ты разозлишься, она уедет» — и снова надевал маску всепрощения. Я чувствовал себя, как солдат в кратком увольнении, которому вскоре возвращаться на передовую, и остро ощущал быстротечность жизни. Мне пришла идея отправиться с Эвелиной в Пор-Гримо, там мы будем с ней только вдвоем, ее сердце выздоровеет и обновится, и несколько его ударов достанутся и мне. Когда я изложил Эвелине проект, она захлопала в ладоши и потребовала ехать туда сразу же. Перед этим мне надо было позвонить в несколько мест, в том числе, конечно, Берте.

— Я увожу ее в Пор-Гримо. Перемена обстановки пойдет ей на пользу… после разрыва. Да, она мне все рассказала. Но ты еще не знаешь, что она в курсе дел с твоими новыми лыжами.

— Как?

— Да, по крайней мере отчасти. Слухи исходят с фабрики. «Комбаз-торпедо». Ты видишь, она кое-что знает. Алло! Ты слушаешь?

— Это катастрофа, — прошептала Берта.

— Пока нет, не будем преувеличивать. Но очевидно, что за Лангонем следят в оба. Это, конечно, не означает, что уже известны характеристики лыж, не стоит драматизировать ситуацию.

— А что именно она сказала?

— Ничего существенного, ей просто не нравится, как ты фанатично к ним относишься. Послезавтра едешь в Изола?

— Я бы с удовольствием, но у меня нет времени. А кроме того, я предпочитаю, чтобы Лангонь сам разбирался с Галуа. Он симпатичный, этот парень. Заверил меня, что полностью вылечился.

— Полностью, он нас еще удивит.

— Да услышат тебя Небеса.

— Я приеду в Изола в четверг.

— Надеюсь, без Эвелины.

— Само собой, она будет караулить дом. До скорого, Берта.

Симпатичный звук поцелуя в трубке. Мне легко, как школьнику, закончившему уроки, никаких угрызений совести. Мы уезжаем, девочка.

11