Шусс - Страница 29

— Эй, полегче.

— Именно так. Ее отец умер, но она вполне способна его заменить.

— Подумай, Берта, как она может быть опасной для Деррьена, будучи в Пор-Гримо? Это уж какое-то колдовство.

— А откуда я знаю? Я буквально схожу с ума. Но это точно, я чувствую, он упадет.

— Берта, не надо паники. Ты кому-нибудь говорила?

— Нет, конечно.

— Тогда дождись меня. Через два часа я буду в Изола с Эвелиной. Ты прекрасно понимаешь, что я не могу ее привезти просто так, без всяких объяснений. Кроме того, по моему мнению, надо собрать всех, кроме журналистов, разумеется.

— И Альбера?

— Да. Деррьена надо ввести в курс дела. Если это кого-то касается, то прежде всего его. Но поверь мне, ничего не произойдет. Это тебе прислали, чтобы позлить. Во всяком случае, я уверяю тебя, что Эвелина тут ни при чем. Посмотри на штемпель, когда письмо послано из Гренобля?

— Позавчера.

— Мы никуда отсюда не отлучались.

— Тогда кто?

— Может быть, кто-то с фабрики. Может быть, кто- нибудь из друзей Мареза. Даже может быть, кто-то из приглашенных тобой, чтобы спровоцировать инцидент, сенсацию дня. Ты представляешь себе заголовок: «Грозное предупреждение лыжам «комбаз-велос». Или хотят обвинить нас в попытке сделать себе рекламу. Все возможно.

— Но, Жорж, ты себе прекрасно представляешь, какая в этой игре ставка. Разве я вправе разыгрывать в «орла» и «решку» такое огромное состояние?

— Послушай, если ты остановишься, то сразу потеряешь все. Значит, надо продолжать, но приняв предосторожности. Ты вынуждена продолжать даже если сомневаешься в этом. Мы скоро все это обсудим. Запрись, ни с кем не разговаривай, я выезжаю.

Поль будет доволен, я воспроизвел этот разговор как можно точнее, чтобы дать почувствовать степень потрясения Берты. Она была сильно напугана, должен признаться, что и сам немного испугался. Такого рода угрозы, хотя они вроде и не являются угрозами… своими намеками пугают еще больше, парализуют разум и лишают его способности решать. Что ни делай, все равно проиграешь. Я все рассказал Эвелине, которая сначала отказалась ехать со мной.

— Нам было так хорошо вдвоем, Жорж. Если я туда поеду, я не смогу быть достаточно деликатной с мамой.

— Ты знаешь, все это меня так же мало трогает, как и тебя. Но надо соблюдать вежливость.

Последние слова заставили Эвелину взорваться.

— Мать уничтожила отца. Она держит тебя на коротком поводке и заставила поверить, что я составляю анонимные письма. И я же должна соблюдать вежливость. Нет, но…

— Я прошу тебя замолчать.

Я сказал это так сухо, что она сразу же замолчала. Но ее губы дрожали от гнева, а глаза метали в меня молнии. Эвелина повернулась ко мне спиной и начала кидать вперемешку на кушетку одежду, предметы туалета, обувь.

— Что ты делаешь?

— Ты же сказал, что мы поедем в Изола, разве нет?

Потом молчание, молчание женщины, если тебе это понятно, Поль. Каждый жест полон враждебности, так и брызжет кислотой. В машине при малейшем прикосновении к плечу, к локтю Эвелина резко отстраняется, лицо повернуто ко мне жестким профилем маски. И мамочка и дочка знают, что я не могу долго выдерживать такую игру. И начинается нелепый разговор, за каждым вопросом следует долгая пауза, удваивающая гнет, а когда звучит ответ, он тонет в шуме. Вопрос повторяется… пожатие плеч, я торможу, заметив в зеркале заднего вида, что меня хотят обогнать.

— Извини, что ты сказала?

— Неважно.

— Но мне показалось, что ты говорила про Деррьена.

— Да, повторяю: хоть бы он поскорее разбил себе морду, тогда, может быть, мы будем жить, как все нормальные люди.

Я еду медленно, не тороплюсь влезть в склоку в Изола.

— Тебе не холодно?

Суровый взгляд, но на этот раз голос чуть подобрел:

— Нормально.

Через десяток километров я пробую погладить руку Эвелины. Горы приближаются. Снег словно свежевыстиранное белье. Здесь начинается мир и прощение.

— Это, несомненно, шутка, — говорю я. — Кто-то, конечно, понимает, что выступление у Деррьена пройдет успешно, и этот кто-то заранее мстит, сея тревогу, недоброжелательство. В секретных службах это называют дезинформация.

Эвелина смеется. Она представляет себе силуэты, движущиеся в ночи, словно в театре теней. Я пользуюсь ее минутным настроением, чтобы взять за руку.

— Эвелина, встань на мое место. Ты же не хочешь, что бы я вел себя как хам. Твоя мать рассчитывает на меня. Как только эта история закончится, я порву с ней, не пройдет и двадцати четырех часов.

Сняв перчатку, Эвелина протягивает мне руку, словно торговец, заключающий сделку.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Уф! Гроза прошла. Мы приезжаем в Изола как раз к обеду. По лицам присутствующих я понимаю, что Берта не смогла удержать язык за зубами, они уже все знают. Лангонь и Дебель, облокотившись на стойку бара, созерцают свои пустые стаканы.

— Где Берта? — спрашиваю я.

— В своем номере, с Деррьеном. Они с самого утра обсуждают события.

В зале ресторана стоит веселый гомон.

— Репортеры, — поясняет Дебель. — Они ни о чем не догадываются.

— Но сколько их?

— Добрый десяток. Вся местная и региональная пресса, ждут еще кое-кого.

— По моему мнению, — встревает Лангонь, — мадам Комбаз следует показать письмо репортерам. Вы бы увидели, как накалились бы страсти. «Велос» побеждает вопреки таинственным саботажникам…», «Велос» — суперстар…» и далее в том же духе. Назавтра вся страна кинулась бы заказывать лыжи.

— Значит, по-вашему, — спросил я, — Деррьен пройдет хорошо?